среда, 30 августа 2017 г.

Потерянные найдутся. Рассказ.

Примечания: рассказ в нескольких частях, написан в декабре 2015 года.
_______________________________________________________________


1.

Он зашел в маршрутку не спеша, несмотря на то, что на улице лил знатный дождь, прошел так же не торопясь вглубь салона и сел на самое последнее боковое место. Словно нехотя, он запустил руку в левый карман потрепанной кожаной куртки, по которой стекали медленно крупные капли, и достал мелочь на проезд. Маршрутка тронулась от опустевшей остановки по направлению к городу. Мужчина молча сунул впереди сидящему гражданину деньги, дабы тот передал водителю. Всё это происходило в полнейшей тишине, и так тихо наш "катафалк" двигался, шурша колёсами по сырому асфальту. Капли барабанили по металлической крыше автобуса так монотонно, что начинало клонить в сон.
Я снова посмотрела на вошедшего, не понимаю, зачем и почему, но во мне сквозь сонливую вялость и апатию зарождалось некое чувство... Любопытство, что ли. Этот кадр, мокрый насквозь, в своей грязной одежде и ещё более грязных берцах, поймав мой взгляд, поспешил накинуть капюшон на свою короткостриженую, по-армейски, голову, надвинув его при этом так, чтобы скрыть и лоб, на котором появлялись уже характерные морщинки от постоянно хмурого выражения лица, и глаза, которые я толком не успела разглядеть, но, кажется, они были светлого цвета. Явно ему было, что скрывать, но так как мне было абсолютно нечего делать, я продолжила, несмотря на этот красноречивый жест с капюшоном, рассматривать самого странного нашего попутчика.
За оставшиеся 20 минут совместной поездки мне удалось узнать, что он курит, по торчащей из того же самого "денежного" кармана пачке дешёвых сигарет; что ещё недавно был женат или снял зачем-то кольцо, по белой полоске на безымянном пальце правой руки, а, надо отметить, при нашем вечно дождливом и малосолнечном лете, получить такой явный загар можно только все полтора солнечных месяца постоянно находясь на улице, или же, умотав куда-нибудь в тёплые края на пару-тройку недель, что этот человек, как мне думается, вряд ли мог себе нынче позволить; что телефон его, далеко не новый, самый простой, но приспособленный к походным условиям, так же, как и мой, разрядился в ноль, и что теперь мужик не знал, куда себя девать то ли от скуки, то ли от ожидания скорейшего прибытия. Наверное, было что-то ещё, наверняка было, но тогда я не придала мельчайшим деталям внимания. А как въехали в город, этот человек пересел на передние сиденья, что ближе всего в салоне к водителю, мне стало неудобно выворачиваться так, чтобы видеть его из-за других пассажиров, ну а через две остановки он без слов, похлопав шофёра по плечу, вышел близ своротки на мед городок, и медленно побрел в сторону военного госпиталя, обернувшись вслед уезжающей маршрутке.
Я вышла, как обычно, на остановке рядом с трамвайными путями, на автопилоте продолжила маршрут, всё не переставая думать о том, неведомо почему, заинтересовавшем меня человеке. Не имеет смысла описывать мои неудачные попытки в тот день сосредоточиться на деле или слушать кого-то дольше трёх минут. Осенью и без того мысли расплываются вместе с лужами на асфальте, а когда ты внезапно задумываешься о чём-то постороннем, ты и вовсе перестаешь быть хоть сколько-нибудь полезным.


2.

В следующий раз я увидела того самого мужчину из маршрутки в нашем же городке, когда прогуливалась в выходной день по аллеям, ведущим на электростанцию. Случилось это, навскидку, недели через полторы-две, в общем, тогда я еще не успела похоронить его образ окончательно на подкорках сознания, потому сразу же его узнала. Вроде, даже куртка была на нём та же самая, только чуть почище.
Проходя мимо этого единственного прохожего на километр вокруг, снова принялась в упор на него глазеть. Прекрасно осознавая, что творю нечто невразумительное, так как по вполне ясным причинам нравиться он мне не мог, я продолжала сверлить его взглядом. Кажется, его аж передёрнуло, когда мы-таки установили зрительный контакт. Я старалась продолжать идти, куда шла, но голова поворачивалась вслед уходящему. Внезапно он остановился на месте, резко развернулся в мою сторону…
У него серые глаза. Вот прям тот самый свинец осенних облаков. А больше ничего не помню. Дома очнулась, когда сидела и за чашкой чая непринуждённо и даже с улыбкой болтала с соседкой. Чертовщина, по-моему. Ну, или склероз… Хотя, в мои-то годы?


3.

Никогда не понимала, что это за одержимость преследовать человека, искать его в толпе, вечно гоняя мысли о нём. На ту же ночь после прогулки по аллеям поняла.
Эх, я бы всё на свете отдала за то, если бы влюбилась в этого мужчину с первого взгляда или бы он был мне что-то должен — объяснение бы тогда всему было! Но, нет.
Я чуть не решилась в церковь сходить, свечу за себя поставить во избавление от нездорового наваждения, особенно после ряда довольно странных и реалистичных снов с участием этого мужика, только вот и тут меня сбили с пути истинного.
Во снах я видела такие жуткие места, жуткие не потому, что там война, или эпидемия… Нет, были и кровь, и оружие, но даже в эти моменты было спокойнее, чем когда не было никого. Ни единой души. От этого запустения было жутко, словно сами эти вереницы заброшенных городов, деревень, построек были пропитаны нечеловеческой тоской, тянущей все силы и эмоции в никуда. Деталей не помню, только этого самого… попутчика, будь он неладен. Несчастного. Одинокого, как и все эти места из снов. За ним и гнались, и стреляли в него, а он… Что он? Шёл куда-то, через боль, со своей тяжкой ношей. Просто шёл, петляя, не оборачиваясь назад. А я за ним.
В жизни, когда мать посоветовала рано утром в воскресенье сходить в церковь, я шла, или даже бежала от него. Мысли сбивались, хотелось найти и в то же время хотелось забыть, добить паршивца, а из луж, отражавших небо цвета его глаз, на меня ухмыляясь глядели глаза одержимой.
Добежала до церкви, вся в слезах. Надо сказать, уникальный опыт в жизни бессердечного ублюдка-атеиста. Вот уже даже на ступеньку шагнула, креститься принялась, и вот он, собственной персоной! Выплыл из полумрака храма, овеянный запахом кадил. От ожидаемой неожиданности даже ноги подкосились.
Столь же стремительно я разуверилась в боге, как чертыхнулась и кинулась вон из этого местечка. Бежала сколько-то метров, потом в голове что-то щёлкнуло, негодование улеглось, проснулось любопытство. Вернулась, крадучись, к храму. Смотрю, идёт. За калиткой остановился, закурил. Никогда бы не подумала, что такие вот… ТАКИЕ ВОТ! Верят ещё во что-то. Пока я переваривала вновь полученные сведения, мужчина молча курил, глядя в небо. Докурил, достал еще одну. Надо же, нашёл курилку…
Откуда-то подкатил грязный инвалид, выискивая у кого бы склянчить на свои инвалидские нужды. Естественно, меня в кустах никто не видел, бабуля его послала лесом, остался только наш куряга. Слышу: «Брат, не обидь ветерана! Вижу, сам через все круги ада помотался… Подкинь на лекарство! Не оставь». Мужик оказался сердечным, помог коляснику. Без слов, правда, но зато руку ему пожал. Отдал деньги и пошёл в сторону парка, не оборачиваясь.
Подождала, пока укатит инвалид, вышла из кустов, перевела бабку на ту сторону дороги и там же проследовала за объектом. Я подозревала, судя по его внешнему виду, что он вполне может быть падок до спиртного, поэтому на выходе из парка пришлось постоять сзади круглосуточного ларька-пятака на остановке — излюбленном месте всех местных алконавтов. Водку он взял литровую, что подешевле, но не позорного качества, и нёс ни капли не шифруясь. В итоге шли мы одиноко, долго, нудно, в обход до нашей любимой аллеи до станции.
Вообще, отвлекаясь от объекта, надо отметить, что красота кругом была сказочная, всё как я люблю: свежесть осеннего воздуха, ряды золотых берёзок и краснеющих рябин, ветерок, шуршащий опавшей листвой, и эта атмосфера взаимодействия с природой, несмотря на окружающие поодаль индустриальные пейзажи, и это неповторимое, слегка печальное осеннее настроение под серым, будто свинцовым, небом. Спасибо осень, ты дала мне целых 10 минут наслаждения жизнью.


4.

Я бы вечность так стояла, если бы кто-то, равнодушно прошаркав мимо меня, тяжко не вздохнул, усевшись на скамейку, стоявшую в метре от меня. Даже оборачиваться было не нужно, чтобы понять, что прикрытие моё было обнаружено. Спиной чувствовала этот ледяной взгляд. Пришлось обернуться.
Повисло неловкое молчание. В этот раз он осматривал меня с головы до ног, а я с усердием тупила взгляд в асфальт.
— Присядешь? — спросил мужчина.
Посмотрела на него, стыдно стало. Потупила еще секунд 30 и присела рядом.
— Я думала, вы немой… — первое, что пришло мне в голову после того как я услышала его хриплый низкий голос.
Мужчина поставил бутыль возле поребрика, усмехнувшись, и достал сигареты.
— Куришь? — спросил он равнодушно.
— Нет.
— Всё равно сдохнешь… — затянулся новоявленный собеседник. — Ну и? ..
Вновь повисла неловкая пауза. Не знала я, как ему объяснить моё странное поведение.
— Ну?! — повторил он жестче.
— Да не знаю я, что сказать!
— Хоть капюшон сыми, не застудишься, — процедил мужчина и своей ручищей тут же внезапно осуществил предложенное.
И вот я, неказистое рыжее существо, как дитя хлопающее глазами, сижу рядом с этим маньякоподобным ублюдком… О чём я вообще думала?!
— Вы меня теперь убьёте? — спросила в надежде на отрицательный ответ. Ну, а мало ли?
— Посмотрим, — он снова ухмыльнулся и сделал затяжку. — Ты кто вообще?
— А вы кто?
— Понятно. Знаешь, не люблю, когда мне на вопрос вопросом отвечают.
С этих слов окончательно впала в ступор, и всё продолжала молча на него смотреть.
— Я — никто. А ты? — попытался возобновить этот заранее обреченный на провал диалог мужчина.
— Да я… я, собственно, тоже, по сути-то, никто.
— А таскаешься за мной на кой-чёрт?
— Не знаю… — опять пришлось опустить взгляд… Ну не рассказывать же ему о моей «одержимости».
— Ответ не верный, — как-то по-военному высказал он. — Ты знаешь, кто я такой?
Я отрицательно помотала головой.
— Тогда что ты увязалась-то?! — похоже, он начал терять терпение. — Или блаженная, или тебе что-то нужно! А?
— Нет.
— Какого лешего, спрашиваю, я постоянно на тебя натыкаюсь?!
— Да не знаю я! Верите ли, нет, случайно на вас натыкаюсь! Клянусь! — почти перейдя на крик оправдывалась я.
— А почему у церкви побежала? Я тебя ещё с автобуса запомнил, у меня глаз намётан. На простых прохожих так не смотрят… — внезапно он задумался и замолк. — Глупая ты, — вздохнул незнакомец. — Проваливай-ка откуда пришла, да забудь меня, что ли…


5.

От пережитого было не легче. Теперь этот ублюдок интересовал меня ещё больше. Стала копать в интернете, вводя поисковик в состояние истерии своими тупыми неопределенными запросами, даже до библиотеки сгоняла полистать газетки — ни-че-го. Провались он!
Сны продолжались. Но теперь с интервалами в 2-3 дня. И если бы снам можно было верить, я бы сочла этого человека супергероем в мрачных тонах… Хотя, это ещё как посмотреть. Если не жалеть его, а тех, кого он положил на бойне, то он сущий монстр. Только было ли это в самом деле?
Так я постепенно сходила с ума. Шла уже вторая половина октября, местами пролетал мерзкий мелкий снег. Жила, или существовала, словно во сне. Работа, дела — на автопилоте. Друзей игнорировала, чтобы досрочно не угодить в психбольницу. Мысли такие же путаные, обрывистые, память работала, казалось, на эти чёртовы сны, а не на фиксацию проблем насущных.
Сегодня тоже забыла про встречу с каким-то человеком в половину восьмого вечера. Стою одна, уже половина девятого. Снег облепляет одежду и лицо, ветер подмораживает всю эту воду. Стою и не хочу никуда идти. Стою.


6.

Наверное, никто не любит октябрь… Эту мразь! Ой, чёрт! Паршивый лёд!
И как я здесь очутился, в этой помойке жизни, дыре, наполненной имбицилами… Иик! И блаженными!
Ненавижу всё это.
Ненавижу себя.
И снова… Где я?
Дом какой-то незнакомый… Шлюхи тут, что ли… Отхлебнём и в бой!
— Эй, леди! Почём ночка?
— Со мной не расплатишься, красавчик! Возьми тех, что за поворотом! Авось, бесплатно дадут!
Ненавижу шлюх. Что там, за поворотом? В глазах плывёт всё… значит, курс на второй силуэт, на 10 часов.
— Эй!


7.

Не может быть, ''как удивительно''. Почему сейчас? Почему он зовёт меня шлюхой?
Не жаждала, признаться, этой встречи, но как-то совестно посылать его на амбразуру в таком состоянии. Чёрт меня дёрнул стоять под стенами борделя…
— Сколько дашь? — спросила на всякий случай, видно было, что уже допился до кандейки.
— 10 тыщщ… Ик! Хочешь? 20 тыщщ…
Поди-ка ограбят его, непутёвого. Увести от греха подальше на свой страх и риск.
— Согласна, идём.
Повис на мне, туша многотонная. Дотащить бы. Куда только? Ладно, плевать.
— Где живёшь? Ключи давай.
Надо же, пьянющий друг мой послушался, продиктовал адрес, дал ключи и деньги… Чудеса. Да и только. А спустя 15 минут мы уже на замызганной съемной однушке, с облезшими обоями, километрами пыли на мебели, жутким запахом спирта и колбасы. Дотащить бы его до спальни…


8.

Место что-то мне напоминает… Голова тяжёлая, карусель перед глазами.
«Ещё чуть-чуть и я скроюсь с головой в этом мраке, дам себя поглотить грязи и тьме, что годами копились в моей душе, отчаянно пытая вырваться наружу, пожирая меня изнутри. Теперь я имею то, что имею — стоя на краю пропасти, последний раз прикасаюсь к тому, что давало мне силы жить.
Вы, чёртовы праведники, скажете, что моя жизнь не имела никакого смысла, будучи ещё с юных лет обращена ко мраку, не несшая людям свет и надежду… Быть может. Я бы возразил, да только в моих возражениях вновь лишь отразится ваш праведный гнев, заслоняющий весь здравый смысл, коего в ваших пламенных речах не более, чем в моих похабных анекдотах. Да, я не ваш идеал. Да, я умудрился прожить эту жизнь так, что во мне остались разочарованы все, кто меня знал! Наверное… Впрочем, какое мне дело?
Да и что вам до того, как и почему я закончу свою грандиозную жизнь, скатившуюся к моим сорока пяти годам в жалкое существование? Плевать. Пью до дна за то, чтобы вас не постигла та же участь! Видите, я желаю вам добра… Поверьте мне, высшего блага сложно пожелать в моём положении. И, прошу, не стоит с пеной у рта доказывать, что моё положение не самое худшее. Из всех вариантов окончания жизни — самое. Я видел множество смертей, я знаю, о чём говорю. Хотя… Многие из них случились на войне, ещё тогда, давным-давно в прошлой жизни, когда я, в теории, мог сослужить службу во благо, но один лишь случай, боевой товарищ и время, которое на доли секунд замерло по непонятным причинам, спасли меня от шальной пули, что могла бы в одночасье разрешить все мои проблемы на оставшиеся 20 лет.
Я умираю здесь, в кровати обдолбаной шлюхи, за которую выложил последние деньги, с бутылкой третьесортного алкоголя в руках, так бьющего по мозгам, что я внезапно для себя решил излить душу стенам, зеркалам, и этому печально вздыхающему телу напротив. У меня нет семьи, нет будущего, я похоронил лучшего друга, мне каждую ночь снится война и приближающаяся смерть, я потерял счёт времени и просто качусь кубарем вниз.
Мне кажется, я умер ещё тогда - там, на войне. Дружище вырвал моё тело из лап смерти, но душа на секунду задержалась на том месте, где пуля должна была пробить мою грудную клетку, пройдя сквозь сердце навылет. Стрелок поразил свою цель, пускай солдат остался в строю. Сколько раз потом я просыпался в холодном поту, в приступе паники и удушья, от грохота снарядов, криков раненных, холода проносящихся в сантиметре от твоего пульсирующего виска пуль, привкуса крови во рту, ставшего за тот год мощным катализатором, сигналом к выбросу адреналина, толкающего напролом, в бой, сквозь страх и ненависть, сквозь слёзы и прах ушедших, за эти иллюзорные цели, навязанные нам государством.
Я так жалею, что тогда не умер, хотя и благодарен безмерно тебе, товарищ, хотя и были в жизни „после“ хорошие, стоящие моменты, которые я обещал хранить в памяти до конца».


9.

Всю ночь слушать этот бред… Бред.
Уж лучше бы ты замолчал. Шлюха! Надо же допиться до такого свинского состояния… Сам ты шлюха.
Утро. Всё, что я поняла из этого надрывного мычания, длиной в половину ночи, что сны мои вполне могли быть правдой. Не легче от этого. Ни капли. Да, я не сошла с ума. Но тогда почему мне выпала такая милость– видеть и сопереживать незнакомому мне до некоторых пор человеку? Да и если бы не один единственный случай, никогда бы я его не встретила. Опоздала бы я тогда на маршрутку… Уснула бы… Ещё множество вариантов, наверное.
Если бы я никогда его не знала, но тогда повлияло бы это на мои сны? Быть может, мне просто было суждено увидеть самые ужасные моменты его жизни? К чёрту эту философию! Такие рассуждения ничуть не лучше пьяного бреда этого блаженного. Хотя, нельзя не отметить тот факт, что, даже проведя эту ночь без сна, я всё же была погружена в этот океан печали.


10.

— Я ещё раз спрашиваю! Подумай, прежде чем врать мне! Какого чёрта ты делаешь в моем доме?!
— А я ещё раз повторяю, что ты сам меня попросил сюда прийти! И скажи ещё мне спасибо, за то что уберегла тебя от всей той херни, что могла бы с тобой приключиться, пьянь! — срываюсь на крик, но это уже ни в какие ворота не идёт.
— Какой «херни»? Ты о чём вообще?! — ощущалось явное нарастающее напряжение… в воздухе, в голосе, в груди.
— Слушай, не строй из себя жертву обстоятельств, а? Давай спокойно разойдёмся… Вернее, ты просто дашь мне уйти. Не требую благодарностей, — усталость брала надо мной верх, и кричать сил оставалось всё меньше.
— Стоять! — крикнул он. — Стоять, не двигаться! Что произошло прошлой ночью? Как, по-твоему, я докатился до того, чтобы притащить тебя к себе домой?
— Боже… — я без сил рухнула на край кровати и закрыла лицо руками, нужно собраться с мыслями. — Я не знаю, где ты успел надраться, честно. Я гуляла по городу, случайно остановилась на пятаке… Смотрю, ты, никакой абсолютно, к шлюхам подошёл, тебя послали к тем, что стояли недалеко от меня…
— А как ты-то тут оказалась?! Ты шлюха, что ли?
— Может, не будешь перебивать?! — каждое слово и так давалось с трудом, так тут ещё и собеседник неуравновешенный. — Я не шлюха. Я просто проходила мимо, как бы нелепо это ни звучало! Ты подошёл именно ко мне, а не к тем девочкам, куда тебя отправили. Принялся трясти внушительными суммами денег, тут я подумала, что для секса ты слишком пьян, а вот ограбить тебя смогут запросто. Сказала тебе, что пойдём к тебе, ты дал мне ключи… Вон они, в двери. Деньги… — указала на тумбочку, где аккуратной стопкой сложила его мятые купюры. — Всё в сохранности, можешь проверить. Слушала ночью твой бред…Кстати, вытрешь сам лужу, что по другой борт кровати. Я и так тебя перевернула набок. Да и, знаешь, когда тебе стакан воды подали по пробуждению, ты был поприветливее, чем сейчас. Или меня видеть более мерзко, чем «обдолбаную шлюху»? – всё, нервы подводят.
Он подошёл к правому боку кровати, видимо, оценить масштаб трагедии, как-то горестно вздохнул, помялся на месте и пошёл. Сел рядом на кровати и ещё минут пять, или, может, пятнадцать, мы оба молча сидели в этой душной, видавшей виды комнатушке.
— Ты прости, — начал он. — Я действительно погорячился… Тьфу! Да даже если бы ты тут просто так оказалась… Ты же мне ничего не сделала. Прости, слышишь!
Его голос дрогнул. По ощущениям, казалось, что он не решался положить свою руку мне на плечо. Я убрала руки от лица, чтобы посмотреть на это жалкое зрелище, представляя в тот же самый момент собой зрелище не менее жалкое. Действительно, над моей головой зависла его большая рука, действительно, из глаз его скатилась скупая слеза. Раскаяние?
— Не реви… — пробубнил он, пытаясь сдержать предательские эмоции.
— А сам-то… — бросила я, шмыгнув носом. — Просто забудем это…
— Забудем…
Повисло молчание. Он неловко погладил меня по голове.
— Ты это… не знаю, как сказать, — внутри всё тряслось, но в то же время искали выхода эти несказанные слова, не сформировавшиеся ещё в предложения, зависшие тревожно где-то на уровне чувств. — Я сочувствую тебе…
— По поводу? — растерянно он повернулся ко мне.
— Ну… война эта… жизнь твоя. Нелегко тебе пришлось. Да, не моё дело, но хочу выразить тебе… сочувствие, что ли… больно даже думать обо всём этом, — слёзы снова потекли по щекам.
Он смотрел на меня с недоумением и, наверное, не знал, прибить меня в этот момент или пожалеть. Снова тяжело вздохнул.
— Не то слово… — внезапно он встал, подошел к тумбочке, взял сигарету и закурил. — Не хочу знать, откуда в тебе это сострадание ко мне, но ты первая, кто сказал мне хоть что-нибудь.


11.

Откуда? Откуда она взялась на мою больную голову? За что такая милость? .. Я бы на её месте взял деньги и бежал куда глаза глядят. А у этой что на уме? Жалеет, будто бы мы знакомы, плачет, будто бы ей не всё равно. Кто она?
— Не плачь, слышишь. Ты ведь не я, жизнь твоя не такая тяжкая, поди-ка, — вроде, она уже переросла тот возраст, когда девочек в утешение гладят по голове, но по-другому я и не умею, не орать же на неё.
— Не такая… Я и не жалуюсь. Просто что-то изнутри жжёт, когда вспоминаю то, что ты пережил и чувствовал…
— Я ведь не мог рассказать тебе всего… Что ж ты, правда что-то знаешь? — меня поражало то, как искренне дрожит её голос при данном разговоре и как отчётливо в нем проскальзывает боль и нотки отчаяния, как бы было со мной, если бы мне пришлось говорить, вспоминая своё прошлое.
— Не важно… Знаю. Я видела.
Где? Когда? Как?
— Ладно. Не буду добивать тебя, блаженная. Успокаивайся.
Я встал, стянул с себя старый свитер, бросил его в угол со всяким хламом. Налил воды в единственный чистый стакан, протянул девочке. Она снова разглядывала меня, не так пристально, как в тот первый раз, но достаточно настойчиво, что я почувствовал это. Откуда она могла узнать хоть что-то, если даже имени моего она не знает?
— Ты это, сидел что ли? Вон у тебя какая-то татуировка была, смотрю… Там, на правой какие-то буквы что ли? — неожиданно выдала она.
— Сидел, не сидел, а на зоне бывал.
Не говорить же ей всю правду о том, чего она не знает. Или притворяется, что не знает. Или не знает, что знает…
— Тебе вообще сколько лет?
Она потупила взгляд в пол, медля с ответом.
— Семнадцать мне.
— Значит, жила все те годы, что я не жил?
— Жила…
— Какого числа родилась?
— Двадцать первого мая.
— Точно.
— Что точно? – нет, этого она не понимала.
— Меня чуть не убило именно в этот день.
— Хочешь сказать, что из-за меня у тебя жизнь не ладится?
— Да нет! Бог с тобой… просто совпадение. Может, поэтому мы так вот пересеклись…
Никогда не верил в совпадения.
И нельзя предъявить обвинения невинному человеку. Нельзя думать о том, чтобы восстановить справедливость, ведь за мои методы разрешения вопросов должно настать возмездие еще более масштабное, нежели тот ад, что мне уже пришлось пережить. Мне не на что жаловаться, ведь во всех своих бедах виновен я сам. Собственноручно подвел себя под эшафот публичного осуждения и общественного отторжения, сам стал таким, какой есть теперь. Её вины в этом всём безумии нет и быть не может.
— А если не совпадение? Если я действительно не вовремя родилась? — прервал тихий обреченный голос мои размышления.
— Отставить подобные мысли. Никто зря не родился, это раз. И ты ни в чем не виновата, это два. Считай эти утверждения за аксиому.
— Хотелось бы верить…
Я вернулся на прежнее место на краю постели. Это создание, что сидело рядом, такое невзрачное, худенькое, похожее на приведение, заставляло чувствовать… что угодно: вину, угрызения совести, тревогу, некоторую ответственность, почему-то, — чувствовать по-настоящему, как я не чувствовал уже много лет. Я посмотрел на неё ещё раз, да не без бремени моих ужасных догадок и стремления обвинить всех вокруг в своих бедах — я не мог разом избавиться от этого, но посмотрел так, словно бы после сотен лет во тьме мне вдруг открылось окно, способное пропускать свет сквозь непроницаемую стену отчаяния. Быть может, дело было в её сочувствии, а, может, и в чем-то другом, в безвозмездном внимании и понимании, например. Я был благодарен ей. Возможно, сложись все иначе, этой ночью и оборвалась бы моя жизнь, ведь, кто знает, к чему привели бы меня мои пьяные похождения? И я впервые за эти 17 лет не жалел о том, что проснулся сегодня, и рад не сохранности денег, а тому, что творится в душе. Нет, даже не так, рад тому, что снова сумел ощутить наличие во мне этой самой души — того многогранного и загадочного где-то в районе груди, что делает человека живым.
— Ты улыбаешься?
Опять мои мысли прервал этот тихий, но теперь уже удивленный голос. Я столкнулся с ней взглядом, её глаза были печальными, но живыми. Я не смог сдержать смеха, так искренне вырвавшегося откуда-то изнутри навстречу этому взгляду. Конечно же, девочка ничего не понимала.
— Спасибо, — произнес я, слегка наклонившись к ней.
Она молча глядела мне в глаза, этого было более чем достаточно. Я не требовал объяснений с неё и надеялся, что она простит меня за эту грубость и резкость, ведь она всего-навсего большой ребёнок, а не форменный ублюдок или казарменный хмырь, с которыми я привык иметь дело.
А если подумать… если бы у меня были дети, они могли бы быть такого же возраста, как и она… была бы у меня дочь.
— Тебя дома не потеряли? — спросил я.
— Меня? Да не нужна я никому…– тихо пробормотала девочка.
— Ну, а дом у тебя есть хотя бы?
— Дом? Это такая же коробка в четыре стены, как у тебя?
Её слова вновь заставили меня задуматься.
— Дом… Дом — это не только четыре стены, ты же понимаешь? Дом — это место, где тебе хорошо, куда тебе хочется возвращаться, несмотря ни на что, где, возможно, тебя ждут, но не факт… — внутри себя я четко понимал, что такое ''дом'', но на словах это было выразить сложнее.
— Тогда нет. Нет дома. Не хочется возвращаться туда, где не ждут, не верят в тебя, и врут на каждом шагу, где стены — не крепость, а тюрьма. Нет, — её слова звучали холодно и печально, но голос был ровным, словно бы она уже давно пережила такую большую проблему, пережила и приняла.
— Я тоже думал, что дома нет…
— А он есть? — скептически спросила она.
— Есть, — подумав, ответил я ей. — Есть, только он далеко.
— Где?
— Хмм… Где надо, там и есть. Ты там не была, не поймёшь.
Мысли с каждым сказанным словом уносили меня всё дальше, за горизонты прошлого, в ту жизнь, где я точно знал, где моё место.
— И всё же? — продолжала она.
— Хочешь… пойдём со мной? — абсолютно неожиданно для себя предложил я.
— Домой?
— Да, домой.
Она смотрела на меня, потом перевела взгляд куда-то в сторону, потом снова на меня.
— Тебя что-то держит? — я был уверен в том, что где-то в глубине своей маленькой рыжей душонки, она была похожа на меня.
— Да нет… — она задумалась, а затем продолжила. — Отведи меня домой. Только пообещай, что там я найду своё место.
Ни в чём нельзя быть уверенным, но обещание я дал.
Дальше, достал свой старый армейский рюкзак, сумку, снаряжение.

— Собирайся, путь будет долгим.



Комментариев нет:

Отправить комментарий