Ева.

Рассказ "Ева" - первый в планируемом мною цикле рассказов о самоубийцах. Все события вымышлены, надеюсь, моё воображение, рисующее в слишком мрачных тонах, никого не оскорбит. Хотя... Это же мой  блог. И мои личные самоубийцы.
Приятного прочтения.
_______________________________________________________

1.

Никогда я не хотела дойти, докатиться до такого. В свои 19 стать позором для семьи и всех тех, кто знал меня. Этот день стал последней каплей. Этот вечер станет последним в моей жизни. Да, это слабость, но я не вижу выхода из всего этого дерьма. Я услышала отправные слова от собственной матери… Она по телефону сказала, что я ей больше не дочь, и что больше не желает видеть меня в своём доме, не хочет, чтобы моя младшая сестра – мой самый дорогой в мире человечек, общалась со мной и, в принципе, чтобы знала, кем я являюсь. Мне до боли обидно было слышать это, но я понимаю, что это единственное верное решение сейчас…. Ведь я искренне желаю малышке никогда в жизни не повторить моих ошибок, не узнать, каково это – быть мной.

Завтра им позвонят, наверное, скажут: «…Ваша старшая дочь совершила самоубийство».

Сестра заплачет, ведь она так любит меня… Мой маленький ангел ничего не знает, и ни за что на свете не узнает, каким дерьмом, каким отвратительным человеком я стала за последний год жизни. Она справится с горем, я знаю, а после и вовсе позабудет о моём существовании в ее беззаботном детстве. Отец, наверное, напьётся с горя, на голове его прибавится седых волос, он ничего не скажет, ни хорошего, ни плохого. Он будет хранить эту тяжелую тайну, вечно страшась за свою репутацию, и, скорее всего, даже соврет посторонним, что со мной случился несчастный случай, а не то… что из жизни ушла я сама. И… Я не хочу думать о матери.

Да будь, что будет. Мне, «жалкой эгоистке», плевать на всё это, мне осталось не так долго жить, чтобы думать о насущных проблемах.

Итак, меня зовут Ева, мне 19, я – никто.

Всё же, если я начала вспоминать весь этот бред (а иначе мою жизнь не назовешь), думать о том, что будет завтра; стоит, наверное, вспомнить еще раз, этот год и все мои ошибки, за которые мне никогда не будет прощения….

Когда наступил тот переломный момент? Быть может, когда я закончила школу?.. Мне исполнилось 18 лет, я резко похорошела внешне, и, как это обычно бывает, в своём роде опаршивела морально. Мной вдруг начали интересоваться мужчины, и, признаюсь, мне так же это было интересно.

Я провела лето у бабушки в деревне, где флиртовала вечерами у речки с местными «олигофренами», но ни к чему серьезному это не вело. Тогда мне нравилось доводить их до точки кипения, а потом резко отшивать, какаю бы розовую и клубничную «лапшу» о любви они мне ни вешали на уши. В августе я решилась сделать татуировку, как и мечтала еще со школьной скамьи. Набила на лопатках крылья… обгоревшие черные крылья. Как это сочетается с моим образом теперь. Хотя, ангелом я и не была, но падшей, опустившейся на дно стала, с обожженными напрочь, почерневшими от горя крыльями. И лучше бы их не было совсем… Не этих нарисованных, а тех, что были некогда в моей гнилой душонке, что создали мне иллюзию свободы и роскоши, что сгорели в одночасье, оставив меня на дне бутылки вина, облитую грязью и припорошенную пеплом несбывшейся жизни.

И пропади они пропадом, эти планы! Эти мечты…

Я так любила рисовать, я поступила на факультет дизайна в одном из лучших столичных ВУЗов. Наивная. Думала, что отучусь и заживу порядочной, честной и полной вдохновения жизнью.

Первым ударом стало то, что я узнала, сколько родителям пришлось заплатить за первый семестр моего обучения в этом заведении. Слишком много. Слишком. На эти деньги они могли бы съездить втроем с сестрой в отпуск. Мне было стыдно. Почувствовала себя обузой впервые, хотя и до этого 18 лет мама и папа тащили меня, а потом и мою сестру на своих плечах. Я так им благодарна, боже… И как же мне стыдно за то, что меня они тащили зря. Да, можно упомянуть в этом никчемном рассказе мою любимую «мантру», мол, «лучше бы я никогда и не рождалась», но сука-жизнь достаточно рано научила меня не злоупотреблять частицей «бы», а исправлять проблемы по ходу, что я и делала с переменным успехом, что и собираюсь сделать…

Но, чёрт, как же сложно писать предсмертную записку, как сложно решиться на этот шаг. Ведь где-то в глубине меня ещё осталось что-то светлое, жаждущее жить, но я не дам этому продолжаться. Не дам, слишком много от этого существования проблем. Ведь хочется сказать вслух о том, что держу в одной руке бутылку вина, а в другой – новенькое лезвие, что на столике рядом, только руку протяни – лежат три пачки аспирина. И даже подготовлен тазик, куда я опущу руку со вскрытыми венами, чтобы не залить ковёр в чужой квартире.

 И как паршиво осознавать, что первым меня найдет не близкий человек, а старый козёл, который использует меня как игрушку, взамен на деньги и искусственную любовь.

Ему 58. Он старше моего отца. Он поимел таких, как я, наверное, сотни. Он готов сорить деньгами, получая при этом удовольствие, не считаясь ни с чьими интересами и возможностями… Но даже эта скотина лучше, чем было до него… Чем я занималась…

Чем? Примерно тем же самым, но со многими. Иронично, но и я могу сказать, что поимела таких козлов точно больше сотни за год, но если Виктор Сергеевич – «Витенька», - этим гордится, то для меня… да что там для меня?! Для моей семьи, прежде всего, это огромнейший позор.

Просто сначала было сложно перейти на университетский режим, на режим общежития, где с первого же дня, как я заселилась, начался невообразимый для меня, изнеженной домашней девочки, кошмар. Сложно было общаться с людьми, я не привыкла… В школе все было иначе, но в одночасье меня словно бы подменили. Не знаю, что произошло, но  вдруг я резко стала общительной, научилась дерзить и прогуливать пары. Начала курить…

Так, однажды, еще в далёком сентябре я сидела у пруда, потягивала с новоиспеченной подругой шампанское, смеялась, но, наверное, именно тогда пророс в душе этот «сорняк», сначала под названием «алчность», а уже после появилось это чувство наигранной крутости, жертвы обстоятельств и так далее вниз по наклонной. Тогда я не осознавала, к чему это все приведёт меня в конечном итоге. А привело это всё к бескрайней пропасти, в которую я шагнула с таким интересом и азартом.

В середине сентября я решила, что больше не хочу жить в общежитии с алкоголистическим студенческим братством. Нужна была квартира, к родителям я ехать не хотела, да и денег просить у  них я зареклась. Попыталась совмещать подработку официанткой по вечерам и учёбу, но ничего путнего из этого не вышло. Я не заработала ровным счетом ничего, что смогла бы отложить на квартиру, но зато заработала постоянный недосып, переутомление и еще минус 5 кг. Там же, в день моего грандиозного увольнения за то, что я нахамила в очередной раз посетителю, я напилась. Сверх меры...

 А на утро обнаружила свое бледное страдающее от головной боли тело в незнакомой квартире. На столе рядом с кроватью лежали 5 тысяч рублей, записка с содержанием: « Спасибо за ночь, Алиса. Захлопни дверь, когда пойдёшь. Если еще захочешь повеселиться и подзаработать, звони +7 902 *** ** **».

 Как странно было не помнить за что в твоем кармане вдруг появились целых пять тысяч. Хотя, я не была такой уж дурой, чтобы не сообразить, за какие такие заслуги меня отблагодарили.

И понеслось. С щелчком захлопнувшейся двери того неизвестного, что-то щелкнуло и в моей недалёкой голове. Я вернулась в общагу, в университет не пошла. Решила, что пришло время заработать. Тем же самым, не требующим диплома, а только лишь красивой внешности, методом. Я зарегистрировалась на сайте, где смогла в первый же день найти себе «подработку» суммарно тысяч на двадцать. Было немного страшно, но я все же договорилась о встрече с первым клиентом, что сулил «нежное обращение и подарочек по окончании встречи на его территории».

Дура! Накрасилась, надела платье и новые сапожки, которые мы с мамой купили мне к универу на осень. Красивые, лакированные, на каблучках… Тысячу раз дура.

Смотрю на эти потрёпанные сапоги, валяющиеся в углу, плачу, не могу остановиться. Разве мама знала, куда я пойду в этой обуви!..

Я заработала и двадцать, потом и тридцать тысяч… Так легко, казалось… Сняла квартиру, купила себе побольше красивых вещей и косметики. И вот уже на том злосчастном сайте красотка Алиса приглашала к себе в гости жаждущих интима пузатых «кошельков на ножках и с пенисом»… Откуда я вообще взяла это имя?..

Дело шло к ноябрю, я «работала». Смешно и грустно говорить, что работала не только «не покладая рук», но всех других мыслимых и не мыслимых частей тела. Я исправно платила за квартиру, развлечения, маникюр, посещала универ раза два в неделю… Ничего не понимала на парах, но думала, что заработаю себе на сессию, куплю то, что не смогу сдать, а потом нагоню программу. Еще даже тогда мне не было плевать на учёбу, хотя… Все это говорило во мне чувство долга перед родителями за их вложения в моё «развитие» и «будущее». Это же чувство вонзило мне в голову однажды и ту мысль, что дальше за учебу я буду платить сама, и даже, что верну родителям эти сто тысяч, уплаченные за первый семестр моего «безделья». Только вот тогда мне не приходило в голову какие «грязные» и унизительные деньги я собиралась вернуть маме… Деньги были просто деньгами, приятно хрустящими купюрами.

И я начала копить. Сделала себе карточку в банке и, чтобы не тратить эти деньги, как только получала свою «М.П.», сразу же ехала к банкомату, чтобы забросить их на счёт. И таким нехитрым образом к декабрю я смогла скопить пятьдесят тысяч на карте, все так же платила за съемную квартиру и даже купила родителям и сестре подарки к Новому Году. Хорошие. Не то, что самодельные открытки еще пару лет назад…

«Подарков» же для меня на этот ужасный праздник было несколько: меня отчислили из университета за полную неуспеваемость и недопуск ко всем экзаменам ( я думала, что прорвусь, но не вышло), нервный срыв на почве предыдущего факта, и еще одно  - хозяйка квартиры узнала, при помощи чего и где я зарабатываю деньги на съем жилья. Естественно, тридцатого декабря, убитая страданиями и ненавистью к хозяйке моего бывшего обиталища, я поехала домой, отказав всем клиентам, сулившим мне от 30 до 100 тысяч за новогоднюю ночь в сауне, в компании пьяных, но страстных их друзей. Нет, Новый Год я всегда проводила с родными, и лишь из-за денег этой традицией я поступаться не стала. Единственный правильный поступок за последний год… И это было прощание.

Это был последний раз, когда я видела сестру, тепло общалась с отцом и матерью, обнимала их… Врала, что сдала сессию на одни пятёрки.

Я помню их радостные лица, когда я подарила им то, что накупила. Как сестра прыгала от счастья и звонко смеялась, говоря, что я лучше всякого Деда Мороза. Боже… Хоть бы она никогда не узнала, скольким «Дедам Морозам» мне пришлось дать, чтобы купить ту чёртову фарфоровую куклу за двадцать шесть тысяч ( пять, по легенде). Я не решилась подарить маме конверт с накопленным, потому что там была не вся сумма, да и «легенду», откуда эти деньги у меня, я сочинить не смогла. Зато в подарок от родителей получила конверт на второй семестр учебы и извинения, что большего подарить не могут.

Я хотела кричать от стыда и отчаяния, но лишь благодарно улыбнулась и обняла их, сказав, что большего мне и не надо, но думая, что я и рубля вшивого не заслуживаю из их рук. И так хотелось сорваться, закатиться в истерике, но я по привычке залила слезы алкоголем и проглотила свои чувства, а после уснула.

Я хотела тогда побыть еще дней пять у них дома «на каникулах», чтобы погулять с сестрой, сходить с ней на каток, но вместо этого, я собирала вещи, чтобы вечером вернуться туда, где я могла «жить свободно и независимо». Под легендой того, что мне много задали на каникулы, я поспешила уйти из родительского дома, с тяжелым сердцем, не зная тогда, что ухожу навсегда.

Когда я вернулась, пришлось пару дней пожить у подруги в общежитии,  пока я занималась поисками нового жилья. Мне это удалось достаточно легко, потому что, все же, в деньгах я была не ограничена. Да и со временем у меня теперь было совсем все «в порядке». Нашла жильё, продолжила свое грязное дело, подмогой которому неизменно служил все тот же сайт знакомств.

На этот раз, с хозяевами мне повезло, потому что были они оказались сами из другого города, и здесь уже были исключены контакты с «всезнающими» соседями. Все началось по-новой…

 Деньги, что мне дали родители, я трогать не стала, положив их на всё ту же карточку. Клиенты приносили боль и смятение, параллельно с высоким стабильным доходом.

В феврале мне написала одна особа женского пола, предложив так же мерзкую работёнку, сулящую в случае моего согласия и выполнения всех условий, нехилый «гонорар». Так через пару-тройку дней случился мой «актерский дебют».

Это было ужасно. Ведь когда смотришь порнофильмы, ты не думаешь сколько на их съемку ушло времени и дублей, боли… Под конец второго съемочного дня, и завершающего, мне вкололи какой-то наркотик, чтобы я не орала от каждого нового толчка обожравшихся «виагрой» мужиков. Эти сто двадцать тысяч я выстрадала потом и кровью в прямом смысле этого слова.

Но когда я «отошла», спустя неделю, проведенную в одиночестве в кровати, в компании алкоголя и своих гнетущих мыслей, я поняла, что могу «закрыть долг», внеся на карту последние недостающие деньги, а остальное… Остальное я потратила на алкоголь, одежду… В каком-то клубе, я уже не помню, с одним из клиентов я попробовала еще раз употребить наркотики, только уже добровольно. Проглотила таблетку, спустя несколько часов сперму, и вот уже меня ждёт новый день и новые «возможности», и даже есть на что купить еще «колёс».

Я плохо помню все, что происходило с февраля по май, я почти всё время была под кайфом и «делала деньги». Я утратила интерес ко всему, я просто заполняла свою жизнь чем-то, чтобы не остаться случайно один на один со своими мыслями и затоптанными чувствами, не осознать, какое же я говно…

Помню только одно… 23-е апреля. Я лежала на «отходняке» в своей квартире, как вдруг раздался звонок. Это была мама. Она рассказала, что увидела то видео в интернете. Каких-то сорок с лишним минут она смотрела на то, как ее родную «умницу-дочку» имеют пятеро мужиков возраста моего отца. Я готова была врать, но призналась. Тогда она заявила, что знает кое-что ещё… Я призналась во всём, я так ей доверяла… Но уже произнося те роковые слова, я знала, что теряю навсегда своих любимых людей.

Я уже говорила, что напоследок она сказала мне самое страшное в мире, поэтому уже тогда мне стало всё равно, потому что было нечего и некого терять.

«Ты мне больше не дочь»… - до сих пор больно слышать мамин голос, пусть теперь только в голове.

В мае я снова взялась за старое, просто не зная уже, что делать… Я приехала сюда, к Виктору Сергеевичу, просто чтобы отдаться и взять свои пять тысяч, но с каждым новым клиентом мне становилось все хуже от самой себя… Тогда, в нашу первую встречу, я перебрала со спиртным, когда он уже после всего предложил просто посидеть у него, потому что ему не с кем было провести время. Я не хотела идти в квартиру, где услышала самые страшные слова… У меня с собой был аспирин… Я запивала его водкой в надежде не проснуться на утро, мне было плевать на «Витеньку», он любит, когда его так называет женщина, как и плевать сейчас…

Но я проснулась. Он был рядом и гладил меня по волосам. Рассказал, как всю ночь помогал мне промывать желудок, что я, « между делом»,   рассказала ему свою историю падения и позора. Ему стало меня жалко. Он убедился, что я жива, оставил мне десять тысяч сверху и ключи от этой квартиры. Сказал, что я буду его любовницей, что буду жить обеспеченно, но ни с кем больше не буду встречаться. Это было сказано в утвердительной форме, а у меня не было сил возражать, да и я не видела смысла, повторюсь. Так моим молчаливым согласием я оказалась в плену четырех стен, денег богатого «папика», и-таки один на один со своими мыслями.

 Я так боялась этого, но осознав и приняв ситуацию, как она есть, до самого конца, я поняла, что приговор уже подписан. Подписан еще в сентябре прошлого года, а в июне он должен вступить в силу. Пути назад нет.

Так сложно подбирать слова в своей предсмертной записке, особенно, когда не уверена, что она дойдёт до адресата…

« Здравствуйте, Любовь Васильевна… Я боюсь называть Вас «мамой». Я лишь хочу попросить у Вас и вашей семьи, что мне так дорога, прощения.

Потому что, если ты читаешь это, мама, то меня уже точно нет в живых. Прости… Тысячи раз прости! Я не достойна этого, но все же прошу. Прошу твоего прощения, как ничего ни у кого никогда не просила. Если ты ненавидишь меня, ненавидь, только знай, что делала всю эту мерзость я не с целью испортить тебе жизнь… Я… Я не знаю, зачем все это произошло. Но время вспять не повернёшь.

Пусть Лизонька никогда не узнает о последнем годе моей жизни. Прошу. Поцелуй ее от меня… И люби за нас двоих, пусть я тебе больше и не дочь…

Я люблю вас всех, мама, папа, Лиза. Поэтому не могу больше оставаться здесь, причиняя боль одним лишь своим существованием.

Прощайте. Прощай, мама.

Люблю, целую. Ева.»

Вот и все. В конверт…

Я не чувствую ног… В глазах всё двоится…

Пора.

Самоубийство. (стих)

Написано 22 мая 2017 года.
________________________

‌Капли крови алыми нитями

Растворялись в прозрачной воде.

Кольца дыма в маленькой комнате,

Слёзы с тушью на бледом лице...

Всё смешалось, поплыло в сознании,

Угасающим с каждым вздохом,

В этом самом милом создании...

Потому что сделали плохо,

Потому что сильно обидно,

Потому, потому, потому...

Слишком больно, и очень много

На нее навалилось одну.

Жизнь кончается, счастья не видно...

Она так решила: "умру".

Чтобы было всем лучше и легче,

Чтобы больше не знать проблем.

Просто время больше не лечит,

И проще сбежать,

Не попрощавшись ни с кем.

Это слабость,

Но, вроде бы, сила.

Это глупость и страх перед всем.

Жаль, её не спасёт могила.

Да и смерть не убавит проблем

Тем, что плачут у гроба...

Вот тем, четырем, вот тем.

...

Без эмоций, роняя слёзы,

Докурила ещё одну.

И в коробке увядшие розы

Тянут память её к нему.

Это в прошлом осталось,

Но память...

Алые нити в кровавой воде...

Смерть похожа на сон и усталость.

Тают.

Их уже не заметно совсем,

И всё дальше слёзы, обиды,

Не осталось больше проблем...

И со вздохом последним

Промелькнул его образ...

Все растаяло: жизнь и дым.

Другу, которого нет. (стих)

Написано в 2014 году.
___________________

Прости, я опять говорю об этом,

Но мне надоело быть одной,

Бесцельно бродить по этому свету,

Ища лишь встречи с тобой.

Конечно же, ты обо мне не знаешь,

Да и я хороша, что и не говори.

Живем так полжизни, людей ожидая,

Друг друга всё силясь найти...

А может, я и одна такая,

Но все же, порой мне кажется,

Мы идем по одному и тому же пути,

Но не обогнать друг друга,

И ближе не подойти.

И движемся мы не по прямой,

А кругами...

Знаешь, мне кажется, что мы -

Трамваи.

И даже если нами кто-то управляет,

Даже если нам суждено всю жизнь

Ехать лишь по маршруту,

Рельсами загнанному в жесткие рамки,

Давай же друг другу при встрече

Сигналить!

Звоночками громкими,

Круглыми фарами мигать

Туманным утром...

Главное только -

Найдись!

Расскажите о вашем прошлом. (стих)

написано 29 декабря 2015 года.
___________________________

Сядьте в кресло, возьмите альбом,

Расскажите о вашем прошлом,

О счастливом и о больном,

О хорошем и нехорошем.

Расскажите о том, что нельзя,

Что для вас лично очень важно,

Вы представьте, что мы друзья,

Станет легче, не будет страшно

Открываться, сверкая гранями,

Разбирая портреты, кассеты…

Погружаться в свой мир бескрайний.

Я умею хранить секреты.

Расскажите о вашем прошлом

В паре слов, или, может, намёками.

Обо всём, слышите, обо всем —

О вчерашнем дне, о далёком ли…

Мне, и правда, так важно знать,

Что вы пережили и чувствовали,

Как пришлось вам терпеть и страдать, —

Ваша жизнь — шедевр искусства.

И не важен любой роман,

Кинофильм, эпопея иль повести…

В вашей жизни сплошной обман?

Я приму ведь любые новости!

Только сядьте вы,

Не мельтешите…

И рассказывайте,

Не спешите.

Всё, что было,

Что есть,

И что будет.

Ведь не все вас послушают люди.

Потерянные найдутся. Рассказ.

Примечания: рассказ в нескольких частях, написан в декабре 2015 года.
_______________________________________________________________

1.

Он зашел в маршрутку не спеша, несмотря на то, что на улице лил знатный дождь, прошел так же не торопясь вглубь салона и сел на самое последнее боковое место. Словно нехотя, он запустил руку в левый карман потрепанной кожаной куртки, по которой стекали медленно крупные капли, и достал мелочь на проезд. Маршрутка тронулась от опустевшей остановки по направлению к городу. Мужчина молча сунул впереди сидящему гражданину деньги, дабы тот передал водителю. Всё это происходило в полнейшей тишине, и так тихо наш "катафалк" двигался, шурша колёсами по сырому асфальту. Капли барабанили по металлической крыше автобуса так монотонно, что начинало клонить в сон.

Я снова посмотрела на вошедшего, не понимаю, зачем и почему, но во мне сквозь сонливую вялость и апатию зарождалось некое чувство... Любопытство, что ли. Этот кадр, мокрый насквозь, в своей грязной одежде и ещё более грязных берцах, поймав мой взгляд, поспешил накинуть капюшон на свою короткостриженую, по-армейски, голову, надвинув его при этом так, чтобы скрыть и лоб, на котором появлялись уже характерные морщинки от постоянно хмурого выражения лица, и глаза, которые я толком не успела разглядеть, но, кажется, они были светлого цвета. Явно ему было, что скрывать, но так как мне было абсолютно нечего делать, я продолжила, несмотря на этот красноречивый жест с капюшоном, рассматривать самого странного нашего попутчика.

За оставшиеся 20 минут совместной поездки мне удалось узнать, что он курит, по торчащей из того же самого "денежного" кармана пачке дешёвых сигарет; что ещё недавно был женат или снял зачем-то кольцо, по белой полоске на безымянном пальце правой руки, а, надо отметить, при нашем вечно дождливом и малосолнечном лете, получить такой явный загар можно только все полтора солнечных месяца постоянно находясь на улице, или же, умотав куда-нибудь в тёплые края на пару-тройку недель, что этот человек, как мне думается, вряд ли мог себе нынче позволить; что телефон его, далеко не новый, самый простой, но приспособленный к походным условиям, так же, как и мой, разрядился в ноль, и что теперь мужик не знал, куда себя девать то ли от скуки, то ли от ожидания скорейшего прибытия. Наверное, было что-то ещё, наверняка было, но тогда я не придала мельчайшим деталям внимания. А как въехали в город, этот человек пересел на передние сиденья, что ближе всего в салоне к водителю, мне стало неудобно выворачиваться так, чтобы видеть его из-за других пассажиров, ну а через две остановки он без слов, похлопав шофёра по плечу, вышел близ своротки на мед городок, и медленно побрел в сторону военного госпиталя, обернувшись вслед уезжающей маршрутке.

Я вышла, как обычно, на остановке рядом с трамвайными путями, на автопилоте продолжила маршрут, всё не переставая думать о том, неведомо почему, заинтересовавшем меня человеке. Не имеет смысла описывать мои неудачные попытки в тот день сосредоточиться на деле или слушать кого-то дольше трёх минут. Осенью и без того мысли расплываются вместе с лужами на асфальте, а когда ты внезапно задумываешься о чём-то постороннем, ты и вовсе перестаешь быть хоть сколько-нибудь полезным.

2.

В следующий раз я увидела того самого мужчину из маршрутки в нашем же городке, когда прогуливалась в выходной день по аллеям, ведущим на электростанцию. Случилось это, навскидку, недели через полторы-две, в общем, тогда я еще не успела похоронить его образ окончательно на подкорках сознания, потому сразу же его узнала. Вроде, даже куртка была на нём та же самая, только чуть почище.

Проходя мимо этого единственного прохожего на километр вокруг, снова принялась в упор на него глазеть. Прекрасно осознавая, что творю нечто невразумительное, так как по вполне ясным причинам нравиться он мне не мог, я продолжала сверлить его взглядом. Кажется, его аж передёрнуло, когда мы-таки установили зрительный контакт. Я старалась продолжать идти, куда шла, но голова поворачивалась вслед уходящему. Внезапно он остановился на месте, резко развернулся в мою сторону…

У него серые глаза. Вот прям тот самый свинец осенних облаков. А больше ничего не помню. Дома очнулась, когда сидела и за чашкой чая непринуждённо и даже с улыбкой болтала с соседкой. Чертовщина, по-моему. Ну, или склероз… Хотя, в мои-то годы?

3.

Никогда не понимала, что это за одержимость преследовать человека, искать его в толпе, вечно гоняя мысли о нём. На ту же ночь после прогулки по аллеям поняла.

Эх, я бы всё на свете отдала за то, если бы влюбилась в этого мужчину с первого взгляда или бы он был мне что-то должен — объяснение бы тогда всему было! Но, нет.

Я чуть не решилась в церковь сходить, свечу за себя поставить во избавление от нездорового наваждения, особенно после ряда довольно странных и реалистичных снов с участием этого мужика, только вот и тут меня сбили с пути истинного.

Во снах я видела такие жуткие места, жуткие не потому, что там война, или эпидемия… Нет, были и кровь, и оружие, но даже в эти моменты было спокойнее, чем когда не было никого. Ни единой души. От этого запустения было жутко, словно сами эти вереницы заброшенных городов, деревень, построек были пропитаны нечеловеческой тоской, тянущей все силы и эмоции в никуда. Деталей не помню, только этого самого… попутчика, будь он неладен. Несчастного. Одинокого, как и все эти места из снов. За ним и гнались, и стреляли в него, а он… Что он? Шёл куда-то, через боль, со своей тяжкой ношей. Просто шёл, петляя, не оборачиваясь назад. А я за ним.

В жизни, когда мать посоветовала рано утром в воскресенье сходить в церковь, я шла, или даже бежала от него. Мысли сбивались, хотелось найти и в то же время хотелось забыть, добить паршивца, а из луж, отражавших небо цвета его глаз, на меня ухмыляясь глядели глаза одержимой.

Добежала до церкви, вся в слезах. Надо сказать, уникальный опыт в жизни бессердечного ублюдка-атеиста. Вот уже даже на ступеньку шагнула, креститься принялась, и вот он, собственной персоной! Выплыл из полумрака храма, овеянный запахом кадил. От ожидаемой неожиданности даже ноги подкосились.

Столь же стремительно я разуверилась в боге, как чертыхнулась и кинулась вон из этого местечка. Бежала сколько-то метров, потом в голове что-то щёлкнуло, негодование улеглось, проснулось любопытство. Вернулась, крадучись, к храму. Смотрю, идёт. За калиткой остановился, закурил. Никогда бы не подумала, что такие вот… ТАКИЕ ВОТ! Верят ещё во что-то. Пока я переваривала вновь полученные сведения, мужчина молча курил, глядя в небо. Докурил, достал еще одну. Надо же, нашёл курилку…

Откуда-то подкатил грязный инвалид, выискивая у кого бы склянчить на свои инвалидские нужды. Естественно, меня в кустах никто не видел, бабуля его послала лесом, остался только наш куряга. Слышу: «Брат, не обидь ветерана! Вижу, сам через все круги ада помотался… Подкинь на лекарство! Не оставь». Мужик оказался сердечным, помог коляснику. Без слов, правда, но зато руку ему пожал. Отдал деньги и пошёл в сторону парка, не оборачиваясь.

Подождала, пока укатит инвалид, вышла из кустов, перевела бабку на ту сторону дороги и там же проследовала за объектом. Я подозревала, судя по его внешнему виду, что он вполне может быть падок до спиртного, поэтому на выходе из парка пришлось постоять сзади круглосуточного ларька-пятака на остановке — излюбленном месте всех местных алконавтов. Водку он взял литровую, что подешевле, но не позорного качества, и нёс ни капли не шифруясь. В итоге шли мы одиноко, долго, нудно, в обход до нашей любимой аллеи до станции.

Вообще, отвлекаясь от объекта, надо отметить, что красота кругом была сказочная, всё как я люблю: свежесть осеннего воздуха, ряды золотых берёзок и краснеющих рябин, ветерок, шуршащий опавшей листвой, и эта атмосфера взаимодействия с природой, несмотря на окружающие поодаль индустриальные пейзажи, и это неповторимое, слегка печальное осеннее настроение под серым, будто свинцовым, небом. Спасибо осень, ты дала мне целых 10 минут наслаждения жизнью.

4.

Я бы вечность так стояла, если бы кто-то, равнодушно прошаркав мимо меня, тяжко не вздохнул, усевшись на скамейку, стоявшую в метре от меня. Даже оборачиваться было не нужно, чтобы понять, что прикрытие моё было обнаружено. Спиной чувствовала этот ледяной взгляд. Пришлось обернуться.

Повисло неловкое молчание. В этот раз он осматривал меня с головы до ног, а я с усердием тупила взгляд в асфальт.

— Присядешь? — спросил мужчина.

Посмотрела на него, стыдно стало. Потупила еще секунд 30 и присела рядом.

— Я думала, вы немой… — первое, что пришло мне в голову после того как я услышала его хриплый низкий голос.

Мужчина поставил бутыль возле поребрика, усмехнувшись, и достал сигареты.

— Куришь? — спросил он равнодушно.

— Нет.

— Всё равно сдохнешь… — затянулся новоявленный собеседник. — Ну и? ..

Вновь повисла неловкая пауза. Не знала я, как ему объяснить моё странное поведение.

— Ну?! — повторил он жестче.

— Да не знаю я, что сказать!

— Хоть капюшон сыми, не застудишься, — процедил мужчина и своей ручищей тут же внезапно осуществил предложенное.

И вот я, неказистое рыжее существо, как дитя хлопающее глазами, сижу рядом с этим маньякоподобным ублюдком… О чём я вообще думала?!

— Вы меня теперь убьёте? — спросила в надежде на отрицательный ответ. Ну, а мало ли?

— Посмотрим, — он снова ухмыльнулся и сделал затяжку. — Ты кто вообще?

— А вы кто?

— Понятно. Знаешь, не люблю, когда мне на вопрос вопросом отвечают.

С этих слов окончательно впала в ступор, и всё продолжала молча на него смотреть.

— Я — никто. А ты? — попытался возобновить этот заранее обреченный на провал диалог мужчина.

— Да я… я, собственно, тоже, по сути-то, никто.

— А таскаешься за мной на кой-чёрт?

— Не знаю… — опять пришлось опустить взгляд… Ну не рассказывать же ему о моей «одержимости».

— Ответ не верный, — как-то по-военному высказал он. — Ты знаешь, кто я такой?

Я отрицательно помотала головой.

— Тогда что ты увязалась-то?! — похоже, он начал терять терпение. — Или блаженная, или тебе что-то нужно! А?

— Нет.

— Какого лешего, спрашиваю, я постоянно на тебя натыкаюсь?!

— Да не знаю я! Верите ли, нет, случайно на вас натыкаюсь! Клянусь! — почти перейдя на крик оправдывалась я.

— А почему у церкви побежала? Я тебя ещё с автобуса запомнил, у меня глаз намётан. На простых прохожих так не смотрят… — внезапно он задумался и замолк. — Глупая ты, — вздохнул незнакомец. — Проваливай-ка откуда пришла, да забудь меня, что ли…

5.

От пережитого было не легче. Теперь этот ублюдок интересовал меня ещё больше. Стала копать в интернете, вводя поисковик в состояние истерии своими тупыми неопределенными запросами, даже до библиотеки сгоняла полистать газетки — ни-че-го. Провались он!

Сны продолжались. Но теперь с интервалами в 2-3 дня. И если бы снам можно было верить, я бы сочла этого человека супергероем в мрачных тонах… Хотя, это ещё как посмотреть. Если не жалеть его, а тех, кого он положил на бойне, то он сущий монстр. Только было ли это в самом деле?

Так я постепенно сходила с ума. Шла уже вторая половина октября, местами пролетал мерзкий мелкий снег. Жила, или существовала, словно во сне. Работа, дела — на автопилоте. Друзей игнорировала, чтобы досрочно не угодить в психбольницу. Мысли такие же путаные, обрывистые, память работала, казалось, на эти чёртовы сны, а не на фиксацию проблем насущных.

Сегодня тоже забыла про встречу с каким-то человеком в половину восьмого вечера. Стою одна, уже половина девятого. Снег облепляет одежду и лицо, ветер подмораживает всю эту воду. Стою и не хочу никуда идти. Стою.

6.

Наверное, никто не любит октябрь… Эту мразь! Ой, чёрт! Паршивый лёд!

И как я здесь очутился, в этой помойке жизни, дыре, наполненной имбицилами… Иик! И блаженными!

Ненавижу всё это.

Ненавижу себя.

…

И снова… Где я?

Дом какой-то незнакомый… Шлюхи тут, что ли… Отхлебнём и в бой!

— Эй, леди! Почём ночка?

— Со мной не расплатишься, красавчик! Возьми тех, что за поворотом! Авось, бесплатно дадут!

Ненавижу шлюх. Что там, за поворотом? В глазах плывёт всё… значит, курс на второй силуэт, на 10 часов.

— Эй!

7.

Не может быть, ''как удивительно''. Почему сейчас? Почему он зовёт меня шлюхой?

Не жаждала, признаться, этой встречи, но как-то совестно посылать его на амбразуру в таком состоянии. Чёрт меня дёрнул стоять под стенами борделя…

— Сколько дашь? — спросила на всякий случай, видно было, что уже допился до кандейки.

— 10 тыщщ… Ик! Хочешь? 20 тыщщ…

Поди-ка ограбят его, непутёвого. Увести от греха подальше на свой страх и риск.

— Согласна, идём.

Повис на мне, туша многотонная. Дотащить бы. Куда только? Ладно, плевать.

— Где живёшь? Ключи давай.

Надо же, пьянющий друг мой послушался, продиктовал адрес, дал ключи и деньги… Чудеса. Да и только. А спустя 15 минут мы уже на замызганной съемной однушке, с облезшими обоями, километрами пыли на мебели, жутким запахом спирта и колбасы. Дотащить бы его до спальни…

8.

Место что-то мне напоминает… Голова тяжёлая, карусель перед глазами.

…

«Ещё чуть-чуть и я скроюсь с головой в этом мраке, дам себя поглотить грязи и тьме, что годами копились в моей душе, отчаянно пытая вырваться наружу, пожирая меня изнутри. Теперь я имею то, что имею — стоя на краю пропасти, последний раз прикасаюсь к тому, что давало мне силы жить.

Вы, чёртовы праведники, скажете, что моя жизнь не имела никакого смысла, будучи ещё с юных лет обращена ко мраку, не несшая людям свет и надежду… Быть может. Я бы возразил, да только в моих возражениях вновь лишь отразится ваш праведный гнев, заслоняющий весь здравый смысл, коего в ваших пламенных речах не более, чем в моих похабных анекдотах. Да, я не ваш идеал. Да, я умудрился прожить эту жизнь так, что во мне остались разочарованы все, кто меня знал! Наверное… Впрочем, какое мне дело?

Да и что вам до того, как и почему я закончу свою грандиозную жизнь, скатившуюся к моим сорока пяти годам в жалкое существование? Плевать. Пью до дна за то, чтобы вас не постигла та же участь! Видите, я желаю вам добра… Поверьте мне, высшего блага сложно пожелать в моём положении. И, прошу, не стоит с пеной у рта доказывать, что моё положение не самое худшее. Из всех вариантов окончания жизни — самое. Я видел множество смертей, я знаю, о чём говорю. Хотя… Многие из них случились на войне, ещё тогда, давным-давно в прошлой жизни, когда я, в теории, мог сослужить службу во благо, но один лишь случай, боевой товарищ и время, которое на доли секунд замерло по непонятным причинам, спасли меня от шальной пули, что могла бы в одночасье разрешить все мои проблемы на оставшиеся 20 лет.

Я умираю здесь, в кровати обдолбаной шлюхи, за которую выложил последние деньги, с бутылкой третьесортного алкоголя в руках, так бьющего по мозгам, что я внезапно для себя решил излить душу стенам, зеркалам, и этому печально вздыхающему телу напротив. У меня нет семьи, нет будущего, я похоронил лучшего друга, мне каждую ночь снится война и приближающаяся смерть, я потерял счёт времени и просто качусь кубарем вниз.

Мне кажется, я умер ещё тогда - там, на войне. Дружище вырвал моё тело из лап смерти, но душа на секунду задержалась на том месте, где пуля должна была пробить мою грудную клетку, пройдя сквозь сердце навылет. Стрелок поразил свою цель, пускай солдат остался в строю. Сколько раз потом я просыпался в холодном поту, в приступе паники и удушья, от грохота снарядов, криков раненных, холода проносящихся в сантиметре от твоего пульсирующего виска пуль, привкуса крови во рту, ставшего за тот год мощным катализатором, сигналом к выбросу адреналина, толкающего напролом, в бой, сквозь страх и ненависть, сквозь слёзы и прах ушедших, за эти иллюзорные цели, навязанные нам государством.

Я так жалею, что тогда не умер, хотя и благодарен безмерно тебе, товарищ, хотя и были в жизни „после“ хорошие, стоящие моменты, которые я обещал хранить в памяти до конца».

9.

Всю ночь слушать этот бред… Бред.

Уж лучше бы ты замолчал. Шлюха! Надо же допиться до такого свинского состояния… Сам ты шлюха.

…

Утро. Всё, что я поняла из этого надрывного мычания, длиной в половину ночи, что сны мои вполне могли быть правдой. Не легче от этого. Ни капли. Да, я не сошла с ума. Но тогда почему мне выпала такая милость– видеть и сопереживать незнакомому мне до некоторых пор человеку? Да и если бы не один единственный случай, никогда бы я его не встретила. Опоздала бы я тогда на маршрутку… Уснула бы… Ещё множество вариантов, наверное.

Если бы я никогда его не знала, но тогда повлияло бы это на мои сны? Быть может, мне просто было суждено увидеть самые ужасные моменты его жизни? К чёрту эту философию! Такие рассуждения ничуть не лучше пьяного бреда этого блаженного. Хотя, нельзя не отметить тот факт, что, даже проведя эту ночь без сна, я всё же была погружена в этот океан печали.

10.

— Я ещё раз спрашиваю! Подумай, прежде чем врать мне! Какого чёрта ты делаешь в моем доме?!

— А я ещё раз повторяю, что ты сам меня попросил сюда прийти! И скажи ещё мне спасибо, за то что уберегла тебя от всей той херни, что могла бы с тобой приключиться, пьянь! — срываюсь на крик, но это уже ни в какие ворота не идёт.

— Какой «херни»? Ты о чём вообще?! — ощущалось явное нарастающее напряжение… в воздухе, в голосе, в груди.

— Слушай, не строй из себя жертву обстоятельств, а? Давай спокойно разойдёмся… Вернее, ты просто дашь мне уйти. Не требую благодарностей, — усталость брала надо мной верх, и кричать сил оставалось всё меньше.

— Стоять! — крикнул он. — Стоять, не двигаться! Что произошло прошлой ночью? Как, по-твоему, я докатился до того, чтобы притащить тебя к себе домой?

— Боже… — я без сил рухнула на край кровати и закрыла лицо руками, нужно собраться с мыслями. — Я не знаю, где ты успел надраться, честно. Я гуляла по городу, случайно остановилась на пятаке… Смотрю, ты, никакой абсолютно, к шлюхам подошёл, тебя послали к тем, что стояли недалеко от меня…

— А как ты-то тут оказалась?! Ты шлюха, что ли?

— Может, не будешь перебивать?! — каждое слово и так давалось с трудом, так тут ещё и собеседник неуравновешенный. — Я не шлюха. Я просто проходила мимо, как бы нелепо это ни звучало! Ты подошёл именно ко мне, а не к тем девочкам, куда тебя отправили. Принялся трясти внушительными суммами денег, тут я подумала, что для секса ты слишком пьян, а вот ограбить тебя смогут запросто. Сказала тебе, что пойдём к тебе, ты дал мне ключи… Вон они, в двери. Деньги… — указала на тумбочку, где аккуратной стопкой сложила его мятые купюры. — Всё в сохранности, можешь проверить. Слушала ночью твой бред…Кстати, вытрешь сам лужу, что по другой борт кровати. Я и так тебя перевернула набок. Да и, знаешь, когда тебе стакан воды подали по пробуждению, ты был поприветливее, чем сейчас. Или меня видеть более мерзко, чем «обдолбаную шлюху»? – всё, нервы подводят.

Он подошёл к правому боку кровати, видимо, оценить масштаб трагедии, как-то горестно вздохнул, помялся на месте и пошёл. Сел рядом на кровати и ещё минут пять, или, может, пятнадцать, мы оба молча сидели в этой душной, видавшей виды комнатушке.

— Ты прости, — начал он. — Я действительно погорячился… Тьфу! Да даже если бы ты тут просто так оказалась… Ты же мне ничего не сделала. Прости, слышишь!

Его голос дрогнул. По ощущениям, казалось, что он не решался положить свою руку мне на плечо. Я убрала руки от лица, чтобы посмотреть на это жалкое зрелище, представляя в тот же самый момент собой зрелище не менее жалкое. Действительно, над моей головой зависла его большая рука, действительно, из глаз его скатилась скупая слеза. Раскаяние?

— Не реви… — пробубнил он, пытаясь сдержать предательские эмоции.

— А сам-то… — бросила я, шмыгнув носом. — Просто забудем это…

— Забудем…

Повисло молчание. Он неловко погладил меня по голове.

— Ты это… не знаю, как сказать, — внутри всё тряслось, но в то же время искали выхода эти несказанные слова, не сформировавшиеся ещё в предложения, зависшие тревожно где-то на уровне чувств. — Я сочувствую тебе…

— По поводу? — растерянно он повернулся ко мне.

— Ну… война эта… жизнь твоя. Нелегко тебе пришлось. Да, не моё дело, но хочу выразить тебе… сочувствие, что ли… больно даже думать обо всём этом, — слёзы снова потекли по щекам.

Он смотрел на меня с недоумением и, наверное, не знал, прибить меня в этот момент или пожалеть. Снова тяжело вздохнул.

— Не то слово… — внезапно он встал, подошел к тумбочке, взял сигарету и закурил. — Не хочу знать, откуда в тебе это сострадание ко мне, но ты первая, кто сказал мне хоть что-нибудь.

11.

Откуда? Откуда она взялась на мою больную голову? За что такая милость? .. Я бы на её месте взял деньги и бежал куда глаза глядят. А у этой что на уме? Жалеет, будто бы мы знакомы, плачет, будто бы ей не всё равно. Кто она?

— Не плачь, слышишь. Ты ведь не я, жизнь твоя не такая тяжкая, поди-ка, — вроде, она уже переросла тот возраст, когда девочек в утешение гладят по голове, но по-другому я и не умею, не орать же на неё.

— Не такая… Я и не жалуюсь. Просто что-то изнутри жжёт, когда вспоминаю то, что ты пережил и чувствовал…

— Я ведь не мог рассказать тебе всего… Что ж ты, правда что-то знаешь? — меня поражало то, как искренне дрожит её голос при данном разговоре и как отчётливо в нем проскальзывает боль и нотки отчаяния, как бы было со мной, если бы мне пришлось говорить, вспоминая своё прошлое.

— Не важно… Знаю. Я видела.

Где? Когда? Как?

— Ладно. Не буду добивать тебя, блаженная. Успокаивайся.

Я встал, стянул с себя старый свитер, бросил его в угол со всяким хламом. Налил воды в единственный чистый стакан, протянул девочке. Она снова разглядывала меня, не так пристально, как в тот первый раз, но достаточно настойчиво, что я почувствовал это. Откуда она могла узнать хоть что-то, если даже имени моего она не знает?

— Ты это, сидел что ли? Вон у тебя какая-то татуировка была, смотрю… Там, на правой какие-то буквы что ли? — неожиданно выдала она.

— Сидел, не сидел, а на зоне бывал.

Не говорить же ей всю правду о том, чего она не знает. Или притворяется, что не знает. Или не знает, что знает…

— Тебе вообще сколько лет?

Она потупила взгляд в пол, медля с ответом.

— Семнадцать мне.

— Значит, жила все те годы, что я не жил?

— Жила…

— Какого числа родилась?

— Двадцать первого мая.

— Точно.

— Что точно? – нет, этого она не понимала.

— Меня чуть не убило именно в этот день.

— Хочешь сказать, что из-за меня у тебя жизнь не ладится?

— Да нет! Бог с тобой… просто совпадение. Может, поэтому мы так вот пересеклись…

Никогда не верил в совпадения.

И нельзя предъявить обвинения невинному человеку. Нельзя думать о том, чтобы восстановить справедливость, ведь за мои методы разрешения вопросов должно настать возмездие еще более масштабное, нежели тот ад, что мне уже пришлось пережить. Мне не на что жаловаться, ведь во всех своих бедах виновен я сам. Собственноручно подвел себя под эшафот публичного осуждения и общественного отторжения, сам стал таким, какой есть теперь. Её вины в этом всём безумии нет и быть не может.

— А если не совпадение? Если я действительно не вовремя родилась? — прервал тихий обреченный голос мои размышления.

— Отставить подобные мысли. Никто зря не родился, это раз. И ты ни в чем не виновата, это два. Считай эти утверждения за аксиому.

— Хотелось бы верить…

Я вернулся на прежнее место на краю постели. Это создание, что сидело рядом, такое невзрачное, худенькое, похожее на приведение, заставляло чувствовать… что угодно: вину, угрызения совести, тревогу, некоторую ответственность, почему-то, — чувствовать по-настоящему, как я не чувствовал уже много лет. Я посмотрел на неё ещё раз, да не без бремени моих ужасных догадок и стремления обвинить всех вокруг в своих бедах — я не мог разом избавиться от этого, но посмотрел так, словно бы после сотен лет во тьме мне вдруг открылось окно, способное пропускать свет сквозь непроницаемую стену отчаяния. Быть может, дело было в её сочувствии, а, может, и в чем-то другом, в безвозмездном внимании и понимании, например. Я был благодарен ей. Возможно, сложись все иначе, этой ночью и оборвалась бы моя жизнь, ведь, кто знает, к чему привели бы меня мои пьяные похождения? И я впервые за эти 17 лет не жалел о том, что проснулся сегодня, и рад не сохранности денег, а тому, что творится в душе. Нет, даже не так, рад тому, что снова сумел ощутить наличие во мне этой самой души — того многогранного и загадочного где-то в районе груди, что делает человека живым.

— Ты улыбаешься?

Опять мои мысли прервал этот тихий, но теперь уже удивленный голос. Я столкнулся с ней взглядом, её глаза были печальными, но живыми. Я не смог сдержать смеха, так искренне вырвавшегося откуда-то изнутри навстречу этому взгляду. Конечно же, девочка ничего не понимала.

— Спасибо, — произнес я, слегка наклонившись к ней.

Она молча глядела мне в глаза, этого было более чем достаточно. Я не требовал объяснений с неё и надеялся, что она простит меня за эту грубость и резкость, ведь она всего-навсего большой ребёнок, а не форменный ублюдок или казарменный хмырь, с которыми я привык иметь дело.

А если подумать… если бы у меня были дети, они могли бы быть такого же возраста, как и она… была бы у меня дочь.

— Тебя дома не потеряли? — спросил я.

— Меня? Да не нужна я никому…– тихо пробормотала девочка.

— Ну, а дом у тебя есть хотя бы?

— Дом? Это такая же коробка в четыре стены, как у тебя?

Её слова вновь заставили меня задуматься.

— Дом… Дом — это не только четыре стены, ты же понимаешь? Дом — это место, где тебе хорошо, куда тебе хочется возвращаться, несмотря ни на что, где, возможно, тебя ждут, но не факт… — внутри себя я четко понимал, что такое ''дом'', но на словах это было выразить сложнее.

— Тогда нет. Нет дома. Не хочется возвращаться туда, где не ждут, не верят в тебя, и врут на каждом шагу, где стены — не крепость, а тюрьма. Нет, — её слова звучали холодно и печально, но голос был ровным, словно бы она уже давно пережила такую большую проблему, пережила и приняла.

— Я тоже думал, что дома нет…

— А он есть? — скептически спросила она.

— Есть, — подумав, ответил я ей. — Есть, только он далеко.

— Где?

— Хмм… Где надо, там и есть. Ты там не была, не поймёшь.

Мысли с каждым сказанным словом уносили меня всё дальше, за горизонты прошлого, в ту жизнь, где я точно знал, где моё место.

— И всё же? — продолжала она.

— Хочешь… пойдём со мной? — абсолютно неожиданно для себя предложил я.

— Домой?

— Да, домой.

Она смотрела на меня, потом перевела взгляд куда-то в сторону, потом снова на меня.

— Тебя что-то держит? — я был уверен в том, что где-то в глубине своей маленькой рыжей душонки, она была похожа на меня.

— Да нет… — она задумалась, а затем продолжила. — Отведи меня домой. Только пообещай, что там я найду своё место.

Ни в чём нельзя быть уверенным, но обещание я дал.

Дальше, достал свой старый армейский рюкзак, сумку, снаряжение.

— Собирайся, путь будет долгим.